ПРИТЧИ

Притчи и поучительные истории

Даосские притчи

Даосская мудрость

Всё в мире растёт, цветёт и возвращается к своему корню.

Посланник к Лао-Цзы

даосская притча

Среди учеников Лао-цзы был Гэнсан Чу. Овладев во многом учением Лао-цзы, он поселился на Севере, на горе Опасное Нагромождение. Прогнал тех рабов, которые блистали знаниями, отослал тех наложниц, которые кичились милосердием; остался с грубыми и некрасивыми, опирался лишь на старательных, хлопотливых. Прожил три года, и на горе Опасное Нагромождение собрали богатый урожай.

Тут жители горы стали друг другу говорить:

— Когда учитель Гэнсан только появился, мы испугались и его сторонились. Ныне у нас запасов — нечего и говорить — хватит на день, хватит и на год с избытком. Возможно, он мудрец? Почему бы нам ни молиться ему, как Покойнику? Не воздвигнуть ему алтарь Земли и Проса?

Услышав об этом, Гэнсан Чу обернулся лицом к югу и долго не мог успокоиться. Ученики удивились, а Гэнсан Чу сказал:

— Почему вы, ученики, удивляетесь? Ведь когда начинает действовать весенний эфир, растут все травы; установится осень, созревает вся тьма плодов. Разве весна и осень не должны быть такими? Это проявление естественного пути. Я слышал, что настоящий человек живёт подобно Покойнику за круглой стеной, а народ безумствует, не зная, как к нему обратиться. Ныне малый люд на горе Опасное Нагромождение упрямствует, желая приносить мне жертвы среди других достойных. Разве я способен стать для них образцом? Я помню слова Лао-цзы и не могу успокоиться.

— Нет! — сказали ученики. — В обычной канаве не повернуться огромной рыбе, не то что пескарю. За холмом вышиной в несколько шагов не спрятаться крупному зверю, он пригоден лишь для лисицы, оборотня. Ведь почитаемые и достойные поручали дела способным, а добрых заранее награждали. Если так поступали с древних времён Высочайший и Ограждающий, то тем более так поступает народ на горе Опасное Нагромождение. Послушайтесь его, учитель!

— Подойдите, дети! — сказал Гэнсан Чу. — Ведь зверь величиной с повозку, в одиночку покинув гору, не избежит сетей и ловушек. Рыбу, глотающую суда, останься она после разлива на мели, замучают даже муравьи. Поэтому птицы и звери неустанно ищут большую высоту; рыбы, черепахи неустанно ищут большую глубину. И человек, чтобы сохранить свою телесную форму и жизнь, скрывается и неустанно ищет большее уединение. Разве Высочайший и Ограждающий заслуживают восхваления? Это от них пошли различия, чтобы люди стали опрометчиво ломать стены и сеять бурьян; причёсываться, перебирая по волоску; варить рис, пересчитывая зернышки. По моему ничтожному мнению, этого недостаточно, чтобы помочь миру! Начали выдвигать добродетельных, и люди стали друг друга притеснять; возвысили знающих, и люди стали друг друга грабить. Тот, кто пересчитывает вещи, недостоин благодетельствовать народу. Народ стал жаждать выгоды, сыновья — поднимать руку на отцов, слуги — убивать своих хозяев, начали грабить среди бела дня, делать подкопы в полдень. Я говорю вам: корень великой смуты был взращён при Высочайшем и Ограждающем, её вершина просуществует тысячу поколений, и через тысячу поколений люди будут пожирать людей.

Тут Карлик, Прославленный на Юге, выпрямился и взволнованно спросил:

— Какое же учение вы вручите вместе с этими словами такому старому, как я, Карлик?

— Сохраняй в целости свою телесную форму, заботься о своей жизни, не допускай суеты в мыслях и думах, и через три года сумеешь постичь эти слова, — ответил Гэнсан Чу.

— Глаза подобны по форме, — сказал Карлик, — я не понимаю, в чём между ними различие, а слепой себя не видит. Уши подобны по форме — я не понимаю, в чём между ними различие, а глухой себя не слышит. Сердца подобны по форме — я не понимаю, в чём между ними различие, а безумный себя не обретает. Тело телу также уподобляется, но их, возможно, разделяют вещи. Стремлюсь найти подобие, но не способен его обрести. Ныне вы сказали мне, Карлику: «Сохраняй в целости свою телесную форму, заботься о своей жизни, не допускай суеты в мыслях и думах». Я, Карлик, внимал учению, напрягаясь, но оно достигло лишь ушей.

— Слова мои иссякли, — сказал Гэнсан Чу. — Ведь говорят, что шмелю не изменить куколки, юэской курице не высидеть гусиного яйца — это по силам лишь наседке из Лу. Курица подобна курице, свойства их во всём одинаковые. Если одна способна, а другая не способна, это, конечно, означает, что способности бывают большие и малые. Ныне оказалось, что мои способности малы — недостаточны, чтобы тебя развить. Почему бы тебе не отправиться на юг, повидаться с Лао-цзы?

Карлик взвалил на спину побольше провизии и за семь дней и семь ночей дошёл до жилища Лао-цзы.

— Не от Чу ли ты пришёл? — обратился к нему Лао-цзы.

— Да, — ответил Карлик.

— Почему ты привёл с собой стольких людей? — спросил Лао-цзы.

Карлик в испуге оглянулся.

— Ты не понял, о чём я спросил? — задал вопрос Лао-цзы.

Карлик потупился от стыда, затем поднял голову и вздохнул:

— Сейчас я забыл, что мне ответить, а поэтому забыл и свой вопрос.

— О чем ты хотел говорить? — спросил Лао-цзы.

— Если у меня не будет знаний, люди обзовут меня Карликом–Простаком; если будут знания, они принесут беду мне самому. Буду милосердным, навлеку беду на себя, а немилосердным, — напротив, принесу вред другим. Буду справедливым, навлеку беду на себя, а несправедливым, напротив, погублю других. По совету Гэнсан Чу хотел бы у вас спросить, как мне избежать этих трёх бед?

— Сначала я понял твой взгляд, теперь и твои слова это подтвердили. Соблюдая правила приличия, точно сирота без отца и матери, ты берёшься за шест, а измерить стремишься морские глубины. Как жалок ты, заблудший в неведении! Стремясь вернуться к своей природе, не знаешь, откуда начать.

Карлик попросил разрешения остаться в доме, призывал то, что по учению любил, отказывался от того, что по учению ненавидел, десять дней предавался скорби, а затем снова встретился с Лао-цзы. Тот сказал:

— Ты омылся, пар идёт, как от варёного! Однако в тебе ещё много ненависти. Ведь когда узы столь многочисленные, что с ними не справиться, идут извне, следует для них воздвигнуть преграду изнутри. Когда узы столь запутанные, что с ними не справиться, идут изнутри, следует для них воздвигнуть преграду вовне. Внешних и внутренних уз не выдержать даже тому, кто владеет природными свойствами, а тем более тому, кто лишь подражает пути.

Карлик сказал:

— Когда один человек в селении заболел, земляк спросил его, что болит, и больной сумел рассказать о своей болезни. Такая болезнь ещё не опасна. Я же, Карлик, выслушал Ваши слова о великом пути, будто принял снадобье, чтобы болезнь усилилась. Мне, Карлику, хочется послушать хотя бы о главном для сохранения жизни.

— О главном для сохранения жизни? — повторил Лао-цзы. — Способен ли ты сохранять единое, его не теряя? Способен ли узнавать, что впереди — счастье или беда, не гадая ни на панцире черепахи, ни на стебле пупавки? Способен ли остановиться? Способен ли со всем покончить? Способен ли оставить всех людей и искать только самого себя? Способен ли парить? Способен ли стать безыскусственным? Способен ли стать младенцем? Ведь младенец целыми днями кричит и не хрипнет — это высшая гармония; целыми днями сжимает кулачки, но ничего не хватает — это общее в его свойствах; целыми днями смотрит, но не мигает — ни к чему внешнему не склоняется. Ходить, не ведая куда; останавливаться, не ведая зачем; сжиматься и разжиматься вместе со всеми вещами, плыть с ними на одной волне, — таково главное для сохранения жизни.

— Всё это и есть свойства настоящего человека? — спросил Карлик.

— Нет, — ответил Лао-цзы. — Это лишь способности к тому, что называется «растопить снег и лёд». Настоящий же человек кормится совместно с другими от земли, наслаждается природой. Он не станет суетиться вместе с другими из-за прибыли или убытка, которые приносят люди и вещи; не станет удивляться вместе с другими, не станет вместе с другими замышлять планы; не станет вместе с другими заниматься делами. Уходит, словно парит, возвращается безыскусственный. Вот это и есть главное для сохранения жизни.

— Так это и есть высшее?

— Еще нет. Я тебе, конечно, поведаю. Я спросил, способен ли ты стать младенцем? Ибо младенец движется, не зная зачем; идёт, не зная куда; телом подобен засохшей ветке, сердцем подобен угасшему пеплу. Вот к такому не придёт несчастье, не явится и счастье. Что людские беды тому, для кого не существует ни горя, ни счастья!